"Кошмар". Г.Флай

В четыре часа ночи коту приснился кошмар. 

Спасаясь, кот выстрелил собой в зеркало шкафа, отрекошетил в меня и снова выстрелил в зеркало.

От удара опрокинулся навзничь возле моей кровати. Проснулся. Прыгал на ногах-ходулях, выгибая спину коромыслом.

Шипел — штоэтааа, штоэтааа. — Что происходит, болван? — испуганно спросила я, силясь вспомнить спросонок, существуют ли кошачьи дурковозы. — Шшштоэтаа, штооооэтааа? — выл кот и смотрел под кровать стеклянными глазами навыкате. Хрен его знает, что это — с тоской подумала я, — что ты там разглядываешь. Демонов ночи, пожирателей разума и сердец, вечернюю химеру, морок утренний или смерть соседского попугая, что забрела сюда случайно.

И на всякий случай села, подобрав под себя ноги и закутавшись в одеяло с головой, только глаза остались.

Какое-то время мы с котом смотрели друг на друга, несильно раскачиваясь, словно у нас кататонический ступор, один на двоих.

— Ладно, — сказала я. И заглянула под кровать, не слезая с нее и не снимая с себя одеяла. И почти воткнулась в пол головой, словно гигантская личинка, потому что не могла балансировать руками. Извиваясь, заползла верхней половиной туловища обратно на кровать. Отдышалась. 

— Там ничего нет. Только весы. Вишневые, с нарисованной веткой сакуры. Их мне подарил один подонок. Только подонки дарят женщинам весы. 

Кота сразу попустило. Он прыгнул на меня, обнял лапами за шею и начал причитать: «мамычка, моя, мамычка, как страшно, там был Бука, прогони его». Зачем,- говорю, — его гнать? Буку нашего? Прогонишь, он с собой еще семерых приведет. Чужих. Пусть себе хрустит в углу.

Кот вздрогнул. — А чем он хрустит? 

— Да сухой коркой мандариновой с прошлого года. От моли положила. Спи. 

Грета Флай