ВСЁ НАЛАДИТСЯ

Летнее Солнце часа два грело Землю, а старик только вышел во двор. Привычно оглядев из-под руки заброшенные избы соседей, вздохнул — нет, ничего не изменилось и в это утро. Никто не гремит подойниками, не слышно переклички ботал и треска тракторов. Никто не идет по улице вдоль изгороди, не с кем поздороваться и переброситься парой слов.

Село, небольшое даже по прежним меркам – дворов двадцать, рожденное в предвоенные годы как отделение колхоза, даже в лучшие времена не считалось перспективным. Окончательно добитое в девяностые, доживало свой век в заброшенности и запустении. Одна половина жителей переместилась на погост, другая разъехалась кто куда, большей частью в город.

Кроме старика и его супруги, на другом конце улицы, в большой избе поселился то ли дагестанец, то ли чеченец с семьей. Развел овец и занялся их выпасом. Держал огород, растил картофель — тоже на продажу.

Семья у него большая, работы всем хватало. И люди вроде хорошие, ребятишки уважительные, сами улыбчивые, вежливые. Но, не лежала душа у старика к общению — не наши.

Старуха, напротив, с радостью отнеслась к новым жителям, частенько наведывалась к ним – подсказать, научить, поскольку те оказались жителями городскими. Решили однажды хлебнуть жизни деревенской и, судя по всему, она им пришлась по вкусу.

— Отец, — обращался к нему Амир, чернявый глава семейства, лет сорока на вид, — говори – чем помочь? Никогда не откажу! Сено начал косить, давай и на твою козу заготовлю?

— Не нужно мне твое сено, — неласково отвечал старик, — надо будет – сам накосить смогу.

Он бы смог и сено заготовить, и дрова. Да и хозяйство держать в порядке сил еще доставало, но поселилось в душе какое-то безразличие. Потерял он смысл, опору в жизни. Тоска давила и не выпускала из цепких лап.

Депрессия – сказали бы умные люди, но старик таких слов не знал. Раньше с ним подобного не случалось, все неудачи и неурядицы в жизни он лечил работой. И чем больше ее было, тем быстрей излечивался.

Работа приносила успокоение, а ее результаты — тихую радость. Если в молодости это было необходимо, чтобы быть не хуже других, потом — чтобы вырастить и поставить на ноги детей, то теперь он считал, что трудиться ради себя и старухи – все равно, что толочь воду в ступе. Суеты много, а радости – нет.

Детям помощь уже не нужна, а старикам – много не надо. Ничего не надо, решил он для себя и стал частенько поглядывать в сторону погоста, примеряясь к месту вечного поселения. Лечиться водкой он не умел. Смолоду не терпел ни водки, ни табака, иначе – давно бы был там…

Сегодня старая еще затемно уехала в город, навестить дочь и внуков. Амир на своей машине собрался по делам, прихватил и ее. Вернуться обещали к вечеру. Значит, нужно вывести козу на выпас, сыпануть горсть зерна курочкам, да налить им свежей водички. Вот и все дела. Ничего не хотелось…

*****

Старуха чуяла, что со стариком что-то творится. Никогда не сидевший без дела, не представлявший жизни без труда и повседневных забот, он мало-помалу превратился в апатичного старика с тусклым взглядом.

Всю жизнь отличавшийся здоровьем, он и сейчас на него не жаловался, но что-то будто надломилось в его крепком теле. Только широкие плечи и огромные кисти рук напоминали о былой силе и стати.

Болела душа за родного человека, но как ему помочь, если он ничего не говорит, ни на что не жалуется? Ехала, думая поделиться с дочкой своими мыслями, но, увидев ее суетную жизнь на грани нервного срыва, заполненную вечной работой, воспитанием детей и мужа, стремлением к достатку и порядку в доме, решила – не стоит ей добавлять своих забот. Побыв в гостях пару часов, обняв внуков – отбыла.

Загодя выйдя на условленное место, куда должен был подъехать Амир, она села на лавочку и предалась невеселым размышлениям. По всему получалось, что век свой они со стариком доживают. Он в душе уже собрался, а после него и ей незачем небо коптить.

Ее внимание привлек шуршащий звук рядом со скамеечкой. Поискав глазами, она увидела серого в полоску котенка, который с жадностью давился бумагой, пропитанной жиром до прозрачности. Кто-то съел беляш или пирожок, а бумагу выбросил в траву, где тот ее и обнаружил.

— Господи, Господи! – в душе женщины поднялась волна жалости к беззащитному, голодному существу. – Пропадешь ведь на улице. Без мамки, один, а людям и дела до тебя нет.

Прохожие и в самом деле спешили по делам, не обращая внимания ни на старушку, ни на котенка. Она порылась в объемистой сумке, наполненной городскими продуктами, отломила кусочек колбаски.

Котенок, учуяв мясной запах, уже был подле нее, просительно заглядывая в глаза и трогал лапкой ногу. Она подняла его на скамеечку рядом с собой и с грустью в глазах смотрела, как он с жадностью, не прожевывая заглатывает куски колбасы.

Подъехал Амир, вместе с ним из машины вышел незнакомый парень, поздоровался, приложив руку к груди и слегка поклонившись. Вдвоем они загрузили ее вещи в багажник и открыли заднюю дверь – для нее.

Она уже было присела на сиденье, но взгляд ее упал на скамеечку, где одиноко сидел котенок и провожал ее обиженным взглядом.

— Да что же это я! – возмутилась женщина своей черствости, вернулась, взяла со скамейки детеныша и, прижав к груди, вместе с ним села в машину, – Пропадет он тут один, – словно оправдываясь, сказала она Амиру со спутником. Те не возражали.

Дорогой она узнала, что незнакомый молодой человек – Ислам, младший брат Амира. Он закончил сельскохозяйственную академию и думает обосноваться рядом со старшим братом – вдвоем можно расширить и укрепить хозяйство. А пока решил приглядеться и, если все его устроит – переселиться сюда с молодой женой.

— Правильно, деточки, правильно, — одобряла их старая, — земли у нас немерено, дома продают за копейки. Можно такое хозяйство завести! Только не ленись! А там, глядишь, и село снова воспрянет, да и нам с вами спокойней.

Лениться они не умели, она это уже знала. Всегда жизнерадостные, трудолюбивые, абсолютно непьющие, они с непоказным уважением относились к старикам и всегда были готовы им помочь. Ну и что, что молятся по-другому? Бог ведь все равно один.

*****

Старик, по обыкновению, лежал на кровати и безмолвно созерцал потолок. Даже не взглянул на старуху, когда та вошла в дом. Тоска давила и не выпускала из цепких лап.

Старуха что-то рассказывала, но смысл слов не доходил до старика, он был погружен в себя. Весь. Без остатка. Что-то мягкое коснулось его руки, старик недовольно покосился. Что еще там? Котенок! Маленький, смешной, доверчиво смотрит в глаза. Потом вскарабкался на живот, на грудь и радостно замурчал, обнаружив поросль на лице старика. С упоением стал тереться мордашкой, мурча все громче и громче.

Старик некоторое время крепился, но не выдержал: лицо расплылось в улыбке, и он стал осторожно наглаживать мелкого по головке, спинке. Доверчивая нежность беспомощного существа шевельнула сердце, и оно, много дней безразличное ко всему, вдруг отозвалось на бесхитростную ласку пушистого хвостика.

Старуха привела с поля козу, поставила ее в сарай и зашла в дом. От увиденного она не смогла пройти дальше порога и села на лавку, прикрыв платком рот: старик с блаженной улыбкой сидел на кровати с котенком на коленях и что-то ласково ему говорил, а тот смотрел в глаза и, кажется не пропускал ни единого слова.

Увидев супругу, старик с улыбкой попросил:

– Молочка бы Коте, подои козу…

— Сейчас, сейчас, — старуха вскинулась, она уже и забыла, когда старик произносил хоть слово, а тут – целая фраза.

Сидя вдвоем за столом, они смотрели, как Котя лакает молоко и потешно облизывается, испачкав мордашку. Заметив чистую синеву, сменившую тусклую муть в глазах старика, она произнесла, не обращаясь, вроде, ни к кому:

— Однако, зимовать будет с нами. Где молочко-то брать? Сена козе не припасли…

На следующий день старуха проснулась, едва встало Солнце. Во дворе что-то мелодично, со звоном отсчитывало веселый ритм. Выйдя на крыльцо, она с удивлением увидела, как старик сноровисто отбивает литовку.

Котенок, примостившись у ног старика, внимательно наблюдал за действом, словно перенимал опыт. Закончив работу, старик оглянулся на супругу и с виноватой улыбкой произнес:

— Сено нынче жестковато будет. Пораньше надо было…

— Ничего, — старуха улыбалась, — для козы – само-то! Вот сараюшку-то поправить надо бы, в щелях вся...

— Потом – потом, — отмахнулся старик. — Сегодня – сено, завтра с Амиром договорились – за дровами ехать. Дел – невпроворот. Запустил маленько хозяйство-то.

— Сено – за день! Справишься ли? – старуха с сомнением смотрела на супруга.

— Для одной-то козы? Кашивал – знаю, что говорю. Полей-ка лучше из ведра.

Старик скинул рубаху, на плечах и на широкой груди заиграли сухие, тугие веревки мышц. И стало понятно, что не старик он вовсе, а пожилой, крепкий еще мужик, которому сносу нет.

— Котю со двора пока не выпускай, а то он все от меня не отходит, шельмец. Убежит – с тебя спрос! – он шутливо погрозил ей пальцем.

— Здравствуйте, дедушка. Здравствуйте, бабушка.

Мимо проходили две девочки и пацан – дети Амира.

— Здравствуйте, ребятки, куда вы в такую рань? – спросил старик, растираясь полотенцем.

— Мама наказала дикой вишни набрать, ее много в лесу. – Дети, помахав старикам пошли дальше.

— Ну вот, и поздороваться есть с кем, и поговорить. Все наладится, даст Бог!

Старик накинул на посвежевшее тело рубаху, забросил на плечо литовку и двинулся к опушке ближнего леса.

Автор ТАГИР НУРМУХАМЕТОВ