"Реинкастрация". А.Райн

Павел Андреевич спал сегодня плохо. Постоянно его кто-то кусал за хвост. «Блохи», ― думал мужчина и менял позицию, не открывая глаз, словно и не просыпался. Лишь с пятого раза до него дошло, что если блохи ― дело привычное, то вот хвост ― что-то новое.

Павел Андреевич открыл глаза, зевнул и повернул голову в сторону хвоста. Тот был на месте.

― Что за чёрт?! ― крикнул он, наконец поняв, что случилось что-то очень прискорбное, но изо рта его вырвалось лишь незамысловатое: «Гав-гав».

― Ой! ― вскрикнула проходящая мимо девушка и замахнулась единственным, что было у неё под рукой — мусорным пакетом.

― Постойте! Вы не так поня... ― Павел Андреевич не успел закончить, как пакет уже опустился на его голову.

Дело было возле нового спортзала, и, судя по весу пакета и слезам отчаянья на глазах девушки, она шла выбрасывать гантели.

― За что?! Что я вам сделал?! ― закричал в сердцах мужчина, но вместо слов досады снова раздался бестолковый грозный лай.

Девушка пятилась назад, стараясь на смотреть в глаза псу: она знала, что это провоцирует агрессию.

Но, не сдержавшись, посмотрела. Судя по взгляду, пёс был глубоко оскорблён и, кажется, осуждал её.

Пакет лежал на земле, из него наружу показались две огромные палки колбасы. Девушка остановилась, из её груди вырвался стон отчаянья. Она собиралась выбросить колбасу и начать новую жизнь ― спортивную, но колебалась. Павел Андреевич оскалился, чувствуя, что его хотят добить.

― Значит, судьба! ― бросила обречённо девушка и, утерев слёзы, побежала покупать абонемент в зал.

Запах брошенной на землю колбасы привлек новоиспеченных сородичей Павла. Два огромных лохматых пса вырулили из-за мусорных баков и, не поздоровавшись, принялись дербанить пакет.

Павел Андреевич не знал, как правильно начать диалог, и произнёс то, что ему казалось наиболее логичным: «Гав-гав».

― Ты что, отсталый? ― спросил в ответ рыжий одноухий кобель.

― Нет, ― обиженно ответил пёс. ― Я просто новенький, осваиваюсь.

― А, ясно, ну раз новенький, то шуруй отсюда. Лишний рот ― хуже пистолета.

Так говорил только один человек на памяти Павла.

― Постойте, быть не может, дядя Вася, ты, что ли?!

― Мы знакомы?! ― удивился рыжий.

― Это же я, Паша, из седьмого дома.

― Какие люди, вернее, псы! Не ожидал тебя здесь увидеть!

― А я-то как не ожидал, ты же умер в прошлом году!

― Это, Паша, называется реинкастрация, привыкай. Раз ты пёс, значит, тоже того... ― с этими словами Вася вгрызся в колбасу и начал громко чавкать обёрткой.

― Что значит «привыкай»?! Какого ещё «того»?! Да я в самом расцвете сил, мне Наташка на днях сказала, что я всех переживу ― как советский пылесос.

― Почему как пылесос? ― удивился старый знакомый и принялся облизывать пустой пакет.

― Говорит, шуму много, место занимаю, а что в нашем браке происходит ― ни фига не всасываю, ― немного пристыженно заявил пёс.

― Я тоже был хоть куда, но разве ж оголённому проводу на земле объяснишь, что ты здоров?

Соратник Василия между тем начал бросаться на проезжающие машины, пытаясь укусить их за колесо.

― Что это с ним? ― удивленно смотрел на него Павел.

― Психологическая травма. Он в прошлой жизни на шиномонтаже работал. Как увидит, что колесо не отбалансировано, сразу теряет голову.

― И что же мне теперь делать?!

― Радоваться, что ж ещё! Я в жизни себя лучше не чувствовал! На работу ходить не нужно, живёшь где хочешь, любая еда в радость, никто тебя не поучает, на мозги не капает ― сказка!

― А как же Наташка?

― А что Наташка? Сегодня Наташка, завтра Жучка, а послезавтра и вовсе Джинджер! Хочешь ― овчарка, а хочешь ― лабрадор. Главное, с бойцовскими не связываться ― они, как правило, бывшие стервы.

― Нет, я так не могу, я однолюб.

― Ничего не поделаешь ― ты не породистый, да и не щенок уже. Таких как мы никто не возьмёт домой.

― А почему, кстати, я не щенок, а сразу взрослый пёс?

― Ты ещё спроси у меня почему мы зад друг другу нюхаем. Умники будут говорить, что это мы так знакомимся, но на самом деле никто не знает. Просто так заведено, и не нам об этом задумываться.

Колбаса закончилась, а новых «спортсменов» на горизонте видно не было.

― Ну мы пошли. Ты с нами? ― спросил, облизываясь, одноухий.

― Не могу, надо попробовать домой вернуться.

― Ну дело твоё. Если что, ищи нас возле молокозавода.

С этими словами псы исчезли в кустах.

Павел Андреевич никогда не был в этой части города и никак не мог понять, в каком направлении ему двигаться.

― Извините, не подскажете, как мне до Василисина добраться? ― бежал он за мужиком, который кричал на всю улицу, что его пытается загрызть бешеный алабай.

Павел плохо разбирался в породах, но, судя по отражению в луже, его порода ― это итог странного любовного треугольника, в который входили доберман, пекинес и, возможно, чау-чау.

― Простите, не подскажете, какой это район? ― обратился он к сорвавшемуся с поводка хаски, но тот лишь бегал вокруг него, без конца радостно повторяя: «Гав-гав».

«Идиот!» ― подумал Павел Андреевич и, увидев надпись «Метро», помчал туда.

Там он попытался занять денег на проезд у местных псов, но безуспешно. Один из них бегал за собственным хвостом, без конца приговаривая: «Не может быть, я же директор авторынка, откуда ты взялся?!» А второй протяжно и нудно скулил. Хозяйка привязала его к скамейке и ушла за кофе. Павел Андреевич взывал к его гражданской сознательности и помощи ближнему, но бедолага совсем потерял связь с реальностью и лишь повторял как загипнотизированный: «Принеси мне американо-о-о, без молока-а-а, без са-ха-ра-а-а-а».

В метро пёс прошмыгнул, слегка прикусив контролёра, который схватил его за хвост. Найдя нужную ветку, он прошмыгнул в вагон и уселся в уголке, рядом с кокер-спаниелем, чья хозяйка спала.

― Простите, нам необходимо понюхать друг друга, ― обратился к нему породистый тип.

― Это ещё зачем? ― удивился Павел Андреевич.

― Не знаю, но мы обязаны.

― Только попробуй, я тебе нос откушу.

― Ладно-ладно, не горячитесь. Кстати, вы были на новой выставке современного искусства в центре? Один сплошной декаданс, меня до сих пор никак тоска не отпустит, хочется скулить от безнадёги. Хорошо, что есть сахарные косточки ― ими и спасаюсь.

Павел Андреевич не знал, что ответить, потому был краток:

― Гав-гав.

― Хамло, ― отвернулся кокер-спаниель и сделал вид, что тоже спит.

На нужной станции Павел Андреевич вылетел как пуля. Он понял, что нет смысла быть вежливым, поэтому просто рычал на всех, кто вставал у него на пути ― люди и собаки тотчас отступали. Но были и те, кого он напугать не смог: полицейские, бойцовские стервы, излишне любвеобильные дети. Каждый из них пытался оторвать от бедного Павла кусочек, и когда он добрался до места, был уже на грани.

Последним оплотом сопротивления оказался домофон ― против него Павел Андреевич не смог противопоставить ни зубы, ни лай, ни даже хвост. Силы были на исходе, издав гортанный вопль полный печали: «Наташа-а-а-а!» он рухнул на землю и приготовился к очередной смерти. Кем он теперь будет? Котом? Попугаем? Хомяком? Баобабом? Что приготовила ему жестокая реинкастрация?

― Паша! Паша, твою дивизию! ― раздалось откуда-то.

― Что? Что такое? Гав! ― вокруг была лишь темнота.

― Да ты достал лаять! Я из-за тебя уже третий раз просыпаюсь! ― послышался до боли знакомый голос.

― Наташ, ты?

― Я, кто ж ещё?!

― Ты меня понимаешь?! ― с тревогой в голосе произнёс Павел Андреевич.

― Нет, Паша, не понимаю! Тебя только мама твоя понимает, ну или вид делает! Мне вставать рано, а ты тут гавкаешь во сне, иди и спи на диване!

Тут Наташу лизнули прямо в ухо.

― Тьфу, с ума сошел!

― Прости, родная! Я... я просто ещё не освоился.

Павел Андреевич вскочил с кровати, побежал к холодильнику и начал что-то складывать в пакет.

― Ты куда собрался? ― остановила его жена у порога.

― К молокозаводу, там дядя Вася голодный бегает.

Наташино лицо отражало целую гамму чувств: тревогу, смех, злость. Она хотела уложить болезного спать, но тот был слишком возбуждён.

― Ты только будь аккуратней, хорошо?

― Гав-гав! ― бросил напоследок Павел и убежал в ночь.

Александр Райн