Филя

Доброго времени суток, дорогие жительницы рукодельного форума! Хочу снова отвлечь вас от любимых занятий и предложить вашему вниманию небольшой рассказ о Фильке. Надеюсь, что он не покажется скучным)))

…Назавтра было Рождество. «Хорошо, - подумала я, - все дома, поспим подольше». Ага, сейчас! В семь утра позвонила свекровь:

- Володя, у меня дверь не открывается и не закрывается, ничего с ней сделать не могу. Приезжай, сделай, а то мне и не выйти никуда.

Муж собрал инструмент и начал одеваться.

- Пап, и я с тобой! – запросилась дочь.

- Одевайтесь теплее, а то на улице тридцать пять сегодня, - подсказала я, и они уехали к Катиной бабушке.

Кирпичный пятиэтажный дом, в котором жила свекровь, старый – лет 50 ему, не меньше. Дверная коробка, видимо, чуть покосилась, и замок заклинило. Пока муж мучился с ним, прошло полдня. Домой они с Катей приехали в три часа, когда на улице уже начинались голубые сумерки, а воздух от мороза казался густым. Папа с дочей ввалились в квартиру, принеся с собой холод и запах снега.

- Не замёрзли? – спросила я.

- Да нет, мам, мы-то не замёрзли. А вот там, на остановке, под лавкой, собачка маленькая лежит, - вот она замёрзла.

- И? – спросила я, с тоской понимая, что, кажется, начинает мне светить очередная заковыка.

- Мам, она, знаешь, такая маленькая, лежит под лавкой и трясётся. Ей кто-то туда картоночку постелил, и вот она лежит на этой картонке, а лапочки у неё трясутся и стучат по картону.

Я молчала.

- Мам? – просящее проговорила Катя, стоя у меня за спиной.

- Что?

- А может, мы возьмём её к себе? На время. Просто погреться.

- Что значит «на время»?

- Ну, пока морозы не ослабеют. Покормим пока, а потом выпустим, когда оттепель будет.

- Что значит «выпустим»? Морозы, может, ещё недели две простоят. За это время собачка к нам привыкнет, а мы её потом выпустим. И получится, что мы её не выпустили, а выгнали, а это – предательство!

- Мам, она же замёрзнет к утру, там так холодно!

Аргумент был весомым.

Я стояла на кухне и смотрела в окно: на улице всё было розово-голубым. Длинные синие тени от берёз протянулись по снегу. За проходящими машинами клубился пар. Пассажиры, выйдя из транспорта, торопливо шли с поднятыми воротниками по домам. Никому не пожелаешь в такой мороз ночевать под лавкой…

- А ты понимаешь, что собачку надо не только кормить, но ей ещё и в туалет захочется, а для этого на улицу надо её выводить?

- Я буду, буду! – закивала головой дочь.

- А выходить с ней надо раза два, а то и три в день.

- Ну и что? Сколько надо, столько и буду!

- Кать, это ведь надо будет делать в любую погоду. А потом ещё и помыть, чтобы она грязными лапами в квартире не нашлёпала.

- Я помою, честное слово! Мам, давай возьмём, а?

Я думала... Сложно было принять решение: я прекрасно понимала, что заботы о животинке медленно, но верно перелягут на меня. Отказать? Собачка, конечно, действительно может замёрзнуть. С другой стороны – а сколько таких собачек? Разве всех их подберёшь? Но ведь когда-то может наступить такой момент, когда я состарюсь, и моя взрослая уже дочь мне скажет: «Мам, а вот помнишь, ты мне не разрешила маленькую собачку взять? Она, наверное, замёрзла. Мама, ты – жестокая женщина!»

- Мам, ну, что? – уже без особой надежды спросила Катя.

- Как хочешь, решай сама, - ответила я.

Шуба, шапка, сапоги – и ребёнка уже не было дома!

За то время, пока дочьбежала к остановке, мимо собачки прошла женщина. Из её сумки торчал длиннющий батон. Он так восхитительно пах, что собачка встала на одеревеневшие от мороза лапки и поплелась за батоном. Женщина перешла на другую сторону улицы и вошла в подъезд, а собачка осталась у закрытой двери.

Катя подошла к остановке – собачки нет.

- Собачку не видели маленькую? – начала она спрашивать у людей, ожидавших транспорт. Кто-то ей подсказал, куда ушла собачка, и она побежала на её поиски.

Когда я взглянула в окно, то увидела, как Катя моя шагает решительными широкими шагами в сторону дома. «Ну, похоже, не нашла», - подумала я. Не тут-то было! В прихожку ввалилась доча, таща под мышкой маленькое чёрное существо. Вот почему мне показалось, что собаки не было: шуба-то у Кати тоже была чёрная.

Посадив дрожащую собачонку у входной двери, Катя заторопилась в ванную: открыла горячую воду и начала искать шампунь от блох, который остался ещё от нашей кошки.

Собачка смотрела из тёмной прихожки на меня, и глаза её горели густым красным светом. «Ничего себе, - подумала я, - обычно ведь зелёным глаза-то у них отсвечивают, а у этой – красные. Злая, наверное…»

Тут Катюшка подхватила собачку совершенно бесцеремонным образом под пузо, потащила её в ванную и аккуратно посадила в воду.

- Ты что, это ж кипяток!? – возмутилась я, пощупав воду. – Сварится ведь!

- Не сварится, - уверенно заявила новоиспечённая собачница. – Пусть погреется, а то вон как трясётся.

Она плескала воду на собачку, стараясь как следует намочить шерсть. «Господи, как бы не укусила, чужая ведь!» - подумала я, но собака только моргала и жмурилась, а потом положила голову Кате на руку и закрыла глаза.

- Чего это она? Уж не околевать ли собралась? – испугалась я.

- Неее, это её от тепла разморило! – успокоила меня доча.

На помывку собачки ушёл целый пузырёк шампуня; околевшие блохи дружными рядами утекали в слив. Заодно обнаружили, что собачка – совсем даже не она, а он, и на его шее был ошейник, сделанный из обрезка брезентового ремня. Концы ошейника были накрепко сшиты суровыми нитками, и это было сделано так давно, что ошейник врос в шею в буквальном смысле слова: кожа над и под ошейником бугрилась, а дышать собачке было уже нелегко. Острыми ножницами мы еле разрезали эту удавку.

Большое полотенце впитало воду из густющей, с шикарными колтунами, шерсти.

- Всё равно сырой, зябнуть будет. Давай феном посушим, - предложила Катя.

Это предложение новоявленному питомцу категорически не понравилось: онвырывался, рычал на шумящий фен, старался укусить его и, наконец, сбежал под Катину кровать.

- Обиделся, - заключила Катя.

- Конечно, то в кипяток макаешь, то мозги проветриваешь! – сказала я. – Накорми лучше.

Предложенная еда – тюря из чёрного хлеба и тёплого молока, - была принятаблагожелательно. Затем пёсик улёгся на кухне под стол, прижавшись к нестерпимо горячей батарее, и заснул.

Вечером Катя собралась выгуливать пса. Поскольку ошейников в нашем доме не водилось, то пришлось идти так.

- Пошли гулять! – скомандовала доча, и пёс послушно выскочил за порог и смело вошёл в открывшуюся дверь лифта, как будто давно с ним был знаком.

Прогулка оказалась занимательной: кроме того, что пёс управлялся со своими собачьими делами, он ни на минуту не выпускал из виду свою новую хозяйку, и как только на горизонте появлялся прохожий, то сейчас же ему псом предъявлялись требования ходить куда подальше или не ходить тут совсем. Мытьё лап и пуза после прогулки было воспринято как само собой разумеющееся дело.

На ночь у входной двери был постелен коврик, связанный ещё моей бабушкой, и собак улёгся на него, как только ему сказали «место!».

Ночь прошла спокойно. Утром Катя, встала рано: полезла в кладовку, нашла там старые ремешки и пояса от курток и соорудила собаке ошейник и поводок. Потом сводила нашего нового жильца на улицу и ушла в школу,оставив его на моё попечение.

Управившись с делами, я села с вязанием у кухонного стола, поближе к окну. Через некоторое время из-под стола выбрался пёс и уселся напротив меня.

- Что, выспался? – спросила я. - А как же мы тебя звать-то будем?

Пёс внимательно смотрел на меня, не моргая, маленькими красными глазками и молчал.

- Ну, давай тебе имя, что ли, придумаем, а то всё собака да собака. Какое уж тебе имя-то подобрать? – и я начала перечислять все известные мне собачьи клички. – Тузик… Шарик… Бобик… Чапа… Малыш… Фунтик… Букет… Тимка… Цыган… Черныш…

Пёс сидел, не двигаясь.

Оказалось, мои познания в области собачьих кличек были весьма скудными.

- Филя, - почти безнадёжно произнесла я, назвав последнюю знакомую мне кличку, и вдруг собачий хвост ожил и начал легонько подметать пол.

- Так, не поняла. Тебе что, имя Филя понравилось? – спросила я, глядя на пса, и он начал махать хвостом ещё веселее.

- Филя? Точно? – хвост вилял совершенно уверенно, а пёс смотрел мне прямо в глаза. – Ну, ладно, Филя так Филя, никто, думаю, возражать не будет.

Всё это мне показалось весьма забавным и странным. А когда Катя пришла из школы, я решила повторить эксперимент.

- Кать, а знаешь, как зовут твою собаку?

- Как? – заинтересовалась она.

- Сейчас узнаешь. Он, между прочим, сам себе имя выбрал.

- Это как же?

И мы снова проделали этот фокус с именами.

- Ну, надо же, - удивлялась дочка. - А, может, его прежние хозяева так звали?

- Вполне вероятно, - согласилась я.

Так Филя стал Филей, Филимоном, Филькой, Филюшкой – кому как нравилось. И стали мы жить вместе с Филькой.

Катя купила поводок и ошейник и специальную чёску для шерсти, расчесала Фильку, выстригла все колтуны. Оказалось, что шерсть у него длиной 20 сантиметров, густющая, мягкая. А под чёрной шёрсткой была кипельно-белая кожа, на которой огромными полосами красовались синяки. Нет, не синяки – синячищи! И продольные, и поперечные. Видимо, били его палками, и, скорее всего, старушки, потому что долгое время он относился к проходящим с бадиками бабулькам очень агрессивно. Вдобавок оказалось, что когда-то у него были сломаны два ребра и хвост.

Кормили мы его тем же, что и сами ели, но с большим уважением он относился к оладушкам, варёной печёнке и жареной картошечке. Мы заметили, что к чашечке с едой он подходил не сразу, а его нужно было уговаривать подойти покушать, будто он боялся чего-то, но со временем это прошло.

Филька никогда не попрошайничал. Если мы кушали, то он сидел под столом тихо, скромно и ждал, когда его покормят. Но если на столе лежали ломтики свиного мяса, то он не выдерживал и потихонечку носом трогал чьё-нибудь колено, напоминая, что свининку-то он оченно уважает.

P.S. Это только начало истории. Если кому-то захочется узнать про то, что было дальше, - может быть, напишется и продолжение...