В бедной юности у Антонины хватало поводов для переживаний. Какой деревенской девушке не хочется одеться в праздник получше? Чтобы соседи смотрели, подружки завидовали, парни поглядывали. А ей так и не справили ни одного нарядного платья – особенного, чтобы все ахнули, какое оно красивое и как ей идёт к лицу.

Она, конечно, мечтала о любви, то есть о том, чтобы за ней начал ухаживать какой-нибудь весёлый, работящий парень, а затем они поженились бы и стали жить-поживать, добра наживать. Любовь – это добрый муж, семья, дети. А если с девушкой просто так гуляют, а потом на ней не женятся, то это плохо. Деревня у них небольшая, все на виду. Пойдёт слух, что девушка разонравилась парню, и тогда кто-то другой ещё хорошенько подумает, нужна ли ему такая.

Ребят Тониного возраста в деревне было мало, да и те засматривались на бойких девчонок, а более старшие, погуляв со своими избранницами, сватались к ним и играли свадьбы.

Иногда приходили на матаню, то есть на деревенские танцы, кавалеры из соседних деревень – те, у кого жила здесь дальняя родня или просто так, из любопытства. Чужаков могли поколотить, хотя они обычно появлялись целой компанией, чтобы в случае чего легче было отбиться от местных ревнивцев и любителей подраться. Но и чужие ребята, понятное дело, заигрывали с теми девушками, кто одевался ярче, цветистее и держался смелее, а Тоня в своих скромных нарядах по-прежнему стояла в стороне и скучала в ожидании жениха.

А потом и вовсе некому стало ухаживать за девчатами. Началась война, и всех ребят забрали в армию. Кто из мужчин не был на фронте? Только старые и больные. Женщины работали в колхозе, растили хлеб и картошку. Тяжело, голодно, страшно, хотя война этих мест почти не коснулась: немцы прошли дальше, на восток. Ну и бомбили, конечно, иногда, не без этого.

Но Тоня всё-таки вырвалась в город и понемногу стала осваиваться в жизни. Дальняя родственница, служившая машинисткой в милиции, помогла ей получить паспорт, а дальше юной крестьянке пришлось действовать самостоятельно.

Тоня всего добивалась сама. Сначала поработала санитаркой в тыловом госпитале. Как и другие трудоспособные граждане, она должна была помочь Родине и армии. Потом госпиталь переехал ближе к линии фронта, а расторопную девушку направили в городскую больницу, где работы, конечно, хватало, но всё-таки там было легче, чем в госпитале. Тоня за всё время так и не смогла привыкнуть к стонам и крикам раненых, к запаху крови и страшным бурым бинтам, к смерти людей, только что вчера диктовавших ей письма домой.

Тяжелораненых и тех, кто был без руки или без ноги, оставили долечиваться в больнице. Более молодые, едва начав передвигаться, любезничали с Тоней и даже ухаживали, как могли. Впрочем, они ухаживали за всеми здешними женщинами, поскольку своих жён и подруг давно уже не видели и, наверное, не очень-то надеялись на радостную встречу.

Кто знает, что они думали, женатые и неженатые инвалиды, выжившие в боях с жестоким врагом и не уверенные в собственных силах сейчас, когда им предстояла серьёзная схватка с жизнью… Чтобы хоть как-то отвлечься от своего несчастья, они, как утопающие, хватались за соломинку – за женскую жалость, за бесхитростные ласки и жаркие объятия, предназначавшиеся другим парням, но доставшиеся им, потому что они были рядом и нуждались в утешении.

Им хотелось чувствовать, что они ещё живые, верить, что каким-то чудом жизнь может наладиться, – ведь смерть от них уже отступилась, да и война где-то далеко. А когда она закончится, страна их в беде не оставит – не зря же их награждали медалями и орденами.

Тоня жалела искалеченных солдатиков, а в одного даже влюбилась, но, к счастью, не настолько, чтобы потерять голову.

Видный чернявый хлопец из-под Одессы заманчиво описывал весёлую довоенную жизнь в богатом приморском селе, рассказывал о бескрайнем Чёрном море, урожайных виноградниках и грецких орехах, которые растут прямо во дворе родительского дома.

– Правда, что ли, во дворе? Настоящие орехи? – удивлялась Тоня.

– Ну да, они в наших краях у всех растут, это же и красиво, и полезно. Поедем со мной, сама увидишь.

Грецкими орехами Тоню однажды угощала её квартирная хозяйка, и они показались ей необыкновенно вкусными, но представить, что их можно собирать мешками и есть, сколько хочешь, было трудно. А виноград она видела здесь только дикий – он рос во дворах и пробирался своими ползучими плетьми наружу, на заборы и стены старых домов.

Наверное, в таком раю, как у них на Украине, можно жить и с одной ногой. По крайней мере, этот парень не унывал. Он понял, что ему повезло больше, чем тем, у кого отняли обе ноги, потому что двумя крепкими руками вполне можно и работать, и обнимать девушек, что он и делал в укромных уголках.

Парень, конечно, собирался перейти к решительным действиям и даже обещал жениться на Тоне, но спасительная деревенская интуиция подсказывала ей, что муж с одной ногой вряд ли сможет стать главой семьи и настоящим хозяином в доме. Она боялась, что, как это часто случалось, нога, отнятая по колено, у него будет болеть, а это значит, что её придётся снова оперировать, и он станет нервным и злым, а то ещё и пить начнёт.

Здесь, в городе, уже встречались безногие инвалиды, вернувшиеся с войны в свои семьи и превратившие жизнь родных людей в сплошной кошмар. Правда, деньги на выпивку и закуску они добывали сами – на базаре или возле магазинов. То, что осталось от ног, было пристёгнуто к грубым самодельным тележкам на старых подшипниках, громыхавшим по каменным тротуарам, когда инвалиды ехали по своим безрадостным делам. А кто мог ходить и стоять, тот опирался на костыли и держал в руках видавшую виды кепку, в которую сердобольные хозяйки бросали медяки или что-нибудь съестное.

С другой стороны, если всего бояться, то можно и остаться безо всего – без мужа, без дома и даже без орехов. А украинский парень был таким ласковым и красноречивым, что вполне мог уговорить неопытную Тоню, заждавшуюся своего неведомого суженого, поехать с ним на его родину, где жить, конечно, и легче, и сытнее, чем здесь.

Нога у него заживала хорошо, и доктор обещал выписать его через неделю-другую.

Тоня колебалась, не зная, как ей поступить, и уже собралась было съездить домой, чтобы посоветоваться с матерью насчёт замужества, но вдруг, совершенно неожиданно, за этим чернявым солдатиком приехали мать и невеста, и увезли его домой, на ридну Украину, о которой он так увлекательно рассказывал.

Разочарованная девушка поплакала несколько дней и с облегчением подумала, что это к лучшему. А она ещё встретит кого-нибудь целого, с руками и ногами, чтобы создать с ним крепкую семью и растить детей. К тому же этот парень оказался не очень-то верным, а ведь невеста его любила, ждала, радовалась, что он жив остался. На ногу, вернее, на её отсутствие, она вроде и не смотрела – ей человек дорог, а не его ноги. Любовь, значит, у неё такая сильная, что он ей и без ноги нужен.

Если бы к Тоне с фронта вернулся её израненный жених, она тоже радовалась бы, а этот ведь – чужой, и слава богу, что она ему не доверилась и не уступила.

Такое красивое имя… 3. После войны

Женские Истории                                                                                                                                                                                         ПОСЛЕ ВОЙНЫ

В больнице Тоня надолго не задержалась: не её это дело. Война есть война, можно и потерпеть. А в мирной жизни надо иметь профессию поважнее и поинтереснее, чем мытьё полов и уход за лежачими больными.

Сначала она устроилась продавать на улице пончики, затем перешла на газировку и наконец попала в магазин, где, кроме неё, работали продавцами ещё три женщины. Им больше нравились их привычные отделы, где, умело взвешивая продукты, можно было «заработать копеечку», как они говорили. А Тоня детьми пока не обзавелась, ей хватит и зарплаты – пускай хлеб продаёт. Так оно безопаснее, когда ни опыта, ни хитрости нет.

Тоня радовалась, что работа у неё и чистая, и в тепле. Белый халат ей всегда нравился, даже когда она была санитаркой. Может, её дети станут врачами? А когда у неё дети-то будут? Пора бы уже замуж выходить, а за кого? Ни холостых мужчин, ни парней подходящего возраста нет – все на войне.

Летом 45-го года из армии начали возвращаться демобилизованные – кто к невесте, кто к жене. А уж за свободными парнями девушки в очередь стояли, и гордые женихи только перебирали. Ребят мало, а девчонок – сколько хочешь.

В соседнем промтоварном магазине две продавщицы даже подрались из-за парня. Он сначала за одной девушкой ухаживал, а потом охладел к ней и однажды вечером, когда магазин закрылся, пошёл провожать другую. Ничего такого между ними, скорее всего, ещё не было, и тогда они только шли рядом и разговаривали, но та, первая, догнала их, да как вцепится своей сопернице в волосы! Парень вступился за свою спутницу – и ему досталось. Можно подумать, что он после этого захотел бы вернуться к скандалистке! Она ведь не жена ему, чтобы выслеживать и ревновать!

– Да пошли вы!.. Я молодой, ещё погуляю – сколько захочу и с кем захочу! – так и сказал им обеим на прощанье.

А зачем ему такие страсти, когда в городе девушку найти можно всегда – и покрасивее, и без мордобоя.

Красавицей Тоня не была, но всегда выглядела аккуратной, здоровой и стройной – молодая ещё, талия тонкая, ножки ровные, крепкие. Загорала она быстро, и загар держался долго. Наденет на работе приталенный белый халатик и голубые бусы – женщины завидуют, весёлые мужчины заговаривают с ней, приглашают вечером погулять. Да что толку-то! Им сегодня одна нравится, а завтра другая. Ещё и руки распускают – им, видите ли, сразу хочется познакомиться поближе.

Тоня знала, что стоит им только позволить, они тут же затащат в постель – и всё, ты уже для них не интересна, им уже до тебя многие женщины позволяли. Эти кавалеры – избалованные, они только о своём удовольствии думают – как говорится, поматросят и бросят. Ей надо замуж выйти, а не просто так – погулять да нагулять.

А молодые ребята – они, в основном, с другими девушками знакомятся, с городскими. Это понятно: деревенские парни хотят обосноваться в городе, а местным, то есть городским, выгоднее на своих девушках жениться: они и выглядят изящнее, чем деревенские, и в разговоре культурнее. Да к тому же мало их, женихов-то. Тонины ровесники и те, кто постарше – все наперечёт и нарасхват, а совсем молодые ещё в армии служат. Вот и мечтай о семье и детях…

Время шло, кавалеры появлялись и исчезали, не добившись желанной близости; замуж Тоню никто не звал, и она поняла, что медлить нельзя. В 1952 году лет ей было уже немало – двадцать семь. По тогдашним понятиям – засиделась в девках. Молодость проходит, и кто на неё посмотрит через несколько лет, если кругом полно молодых, городских, образованных.

И Тоня решила идти напролом, не стесняясь соперниц. Будешь скромничать – так и останешься старой девой.

По вечерам она подводила брови, красила губы яркой помадой, купленной у спекулянток, и надевала своё любимое нарядное платье, синее в белый горошек, с белым накрахмаленным воротничком ришелье.

Ах, как шло ей это платье из креп-жоржета! Как чудесно колыхалась при ходьбе юбка-восьмиклинка вокруг её полных загорелых ножек!

Тоня шла по улице, держа в руках маленькую дамскую сумочку из настоящей кожи – подарок её квартирной хозяйки Анны Архиповны, – и все женщины разглядывали её платье, запоминая удачный фасон, а все мужчины, разумеется, смотрели на саму Тоню, на её фигуру и крепкие ножки. Она приветливо улыбалась, здороваясь с соседями и шапочными знакомыми, которых она не знала по имени, а только в лицо, потому что они покупали у неё хлеб. Её знали многие, ведь хлеб люди покупают почти каждый день.

В этом чудесном креп-жоржетовом платье и в другом, из китайского шёлка, тоже очень красивом, – букетики цветов на голубом поле, – Тоня ходила в городской парк вместе с незамужними подругами и бойко разговаривала на танцплощадке с мало-мальски подходящими парнями. Приглашала их на белый танец, вежливо улыбалась плоским шуточкам, намекала, что вечерами скучает одна, а живёт неподалёку – снимает комнату у глухой старушки.

Впрочем, она говорила чистую правду: Анна Архиповна, и в самом деле, слышала очень плохо, но это обстоятельство вовсе не мешало ей благополучно существовать в своём привычном тихом мире. Старушка считала, что основную жизнь она уже прожила, а сейчас живёт как бы сверх положенного, и потому была всем довольна и ни на что не роптала.

Несомненным достоинством хозяйки было то, что она не вмешивалась в личную жизнь квартирантки. Во-первых, её вообще мало что интересовало, кроме книг, которые она читала с помощью большой старинной лупы; во-вторых, она справедливо полагала, что Тоне давно пора замуж, поэтому не запрещала ей приводить гостей мужского пола и даже пыталась познакомить её с какими-то овдовевшими старичками, нисколько не задумываясь о разнице в возрасте.