"Я тебя ненавижу!" Т.Егорова

Людку Крутову я ненавидела с первого класса за врождённую худобу. Эта тощая сволочь была моей лучшей подругой. Двоечник и второгодник Колька Баринов ещё в девятом классе придумал нам клички. Людку назвал Людмилой Марковной.

Каждый раз, когда она входила в класс, Колька складывал руки так, как-будто муфтой согревался и весело напевал: — Пять минут, пять минут! Это много или мало? Людкино лицо расплывалось в самодовольной улыбке. Она медленно шла между партами и виляла своими костлявыми бёдрами. Я в класс старалась заходить после звонка украдкой на полусогнутых. Получалось не всегда. И, когда не получалось, придурок — переросток сначала орал: — Здрааааавстуйте, Людмила Георгиевнаааа! А потом начинал горланить: — Из далека долго течёт река Волга! Моё лицо полыхало огнём. Слёзы катились по щекам и заливали совсем не девичьего размера грудь. 

Людка заступалась за меня. Кидалась в Кольку учебниками, называла дураком и при этом так задорно смеялась, как могут смеяться только уверенные в своей красоте женщины. 

Все наши понимали, что Колька с Людкой влюблены друг в друга. И никто не понимал, почему «козочка» Люда Крутова дружит с «коровой» Людой Сазоновой. Сазонова это я. И я тоже не понимала, почему Людка со мной дружит. А она злилась и, объясняя, срывалась на крик: — Ну ты и дура, Сазонова! Вот вроде на одни пятёрки учишься, а не знаешь, что дружат не из-за фигуры и не за красивые глаза. Ты человек хороший. Люд, ну ты чего? Не могут же все худые быть! Посмотри сколько среди знаменитостей толстяков! И их все любят!

Меня не волновали знаменитости. Меня вообще никто не волновал кроме Баринова. А Баринова волновала только Людка. Я видела, как он на неё смотрел. От меня он всегда отворачивался. Так отворачиваются от нищих, когда нет мелочи, чтобы подать, а купюры жалко. Вот он так от меня отворачивался. Или издевался надо мной или отворачивался.

Перед новым годом я уговорила родителей перевести меня в другую школу. Мама написала заявление о переводе и забрала документы в школьной канцелярии. После каникул меня ждала новая жизнь. От старой осталась только Людка. Подруга поругалась правда со мной страшно. Обиделась, обозвала предательницей и ушла, хлопнув дверью. 

Только вот передумала быстро. Вернулась и зачем-то начала звонить в дверной звонок. Дверь я широко и резко распахнула с довольной, радостной улыбкой. И замерла. На площадке стоял Баринов. Злой, в дублёнке нараспашку, без шапки, весь в снегу: — Ты чего творишь, Сазонова? Ты чего посреди учебного года школу менять подорвалась? Через пять месяцев выпускные экзамены, а ты в бега? Я тебя спрашиваю, Сазонова!

Я не слышала, что он говорил. Нет! Не так! Я слышала, но не понимала ни слова. Я понимала, что хочу запомнить это мгновение волшебное — сам Николай Баринов на пороге нашей квартиры. Красивый, сил нет, какой! Щёки румяные от мороза и глаза горят. И вот от этой вот красоты я вдруг расхрабрилась и ответила ехидненько: — Что? Испугался, что не найдёшь себе другую слабохарактерную дуру для издевательств? 

— Что ты сказала я не понял? Да где же я найду другую, Сазонова? Ты же одна такая дура на всём белом свете! — сквозь зубы проговорил свирепо Баринов. Схватил меня за руку, выдернул на площадку и обнял. Нет! Не обнял! Так грубо не обнимают. Обнимают нежно. В том, что сделал Баринов нежности не было. Отчаяние было. Как-будто меня у него отнимали, а он отдавать не хотел. Громадной ладонью он прижимал мою голову к своей груди в колючем шерстяном свитере и не давал пошевелиться. Другой ладонью придерживал за спину. Я оказалась в ловушке. Только мне почему-то не было страшно. Мне было хорошо. Так хорошо только во сне бывает. Ну или в мечтах. 

Только откуда он узнал про мои мечты? Может опять решил поиздеваться? Не мог же он догадаться! Или он догадался? Вот от этой мысли мне стало страшно до ужаса и я расплакалась. Я плакала навзрыд бесконечно долго. И когда все слёзы выплакались, стала успокаиваться. Всхлипнула пару раз и сначала не поняла, что происходит. Баринов обнимал меня уже с нежностью и укачивал, как маленькую девочку: — Поплачь, Люд. Когда хочется, надо поплакать. Мне мама так всегда говорит. А ещё она говорит, что я дурак. Что, если человек нравится, надо подойти и честно, прямо сказать об этом. Люд, ну вот я пришёл сказать, что я придурок. Люд, ты мне нравишься, слышишь? И ещё я тебя стесняюсь. Ты отличница, в медицинский будешь поступать, а я что? Я, слава Богу, если в техникум автодорожный пройду по баллам.

А вдруг родители тебе не разрешат со мной встречаться! Зачем их дочери такой тупой ухажёр? Только я не тупой! Ну не интересна мне вся эта фигня про синусы, косинусы… Я механиком хочу стать, машины люблю и… тебя. — А как же Крутова? — А что Крутова? Крутова через пару лет свидетельницей будет на нашей свадьбе! — услышала я, подняла голову, посмотрела своему мучителю в глаза и прошептала: — Я тебя ненавижу… 

— Это хорошо! От любви до ненависти один шаг! Полюбишь! — ответил мне будущий муж и улыбнулся. 

Прошло тридцать лет. Годовщину свадьбы мы обычно не отмечаем. День, с которого началась наша семья празднуем. Сегодня тридцатый раз. Сначала праздновали вдвоём. Потом втроём с дочкой. Через четыре года вчетвером с дочкой и сыном. 

Вечером снова соберёмся с самыми близкими. Сынок с девушкой придёт. Жду подругу ненаглядную Людку с мужем своим и сыном. Только вот дочки за столом не будет. Дочка наша занята важным делом ещё со вчерашнего дня — подарок нам всю ночь готовила. Утром родила девочку Людочку Крутову. Сделала нас с подругой бабушками.

© Татьяна Егорова