Татьяна Гармаш                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                         Памяти Артиста.

В октябре 2016 года Аркадию Райкину исполнилось бы 105 лет. Узнав об этом, я, наконец, взяла в руки книгу воспоминаний Великого артиста, которая давно лежала у меня на полке непрочитанной. Видимо, ждала своего часа. И этот час настал. Теперь жалею, что не читала её раньше. Это такая интересная книга, что невозможно от неё оторваться. Некоторыми главами из неё я даже решила поделиться со своими читателями.

***

«Однажды иду по переделкинской улице Серафимовича, или, как называли её аборигены, по улице Железного потока. Навстречу Чуковский. Спрашивает:
- Что поделываете?
- Да так, знаете ли...
- Нет, ну всё-таки. Интересно. Я же вижу, что вы не просто гуляете. У вас для этого слишком отсутствующий вид.
- Я учу текст нового монолога.
- На ход-у-у?! Нет, это не годится. Заходите ко мне. Колин кабинет в вашем распоряжении.
- Спасибо, Корней Иванович. Как-нибудь в другой раз.

В другой раз, увидя меня на той же улице с текстом роли в руках, он, без всяких приветствий, напустился на меня, как если бы поймал на месте преступления:
- Пренебрегаете!
- Бог с вами, Корней Иванович. Просто я так привык. Мне так удобно — гулять и учить.
- Ну, как знаете, - сказал он сухо и, не прощаясь, пошёл своей дорогой.

В третий раз дело приняло совсем уж крутой оборот. Он, как выяснилось, поджидал меня, караулил у ворот своей дачи. И когда я поравнялся с ним, он распахнул калитку и выкрикнул с угрозой, как-то по-петушиному:
- Прошу!
Я понял, что сопротивление бесполезно. Рассмеялся. Вошёл в сад. Поднялся на крыльцо и остановился у двери, чтобы пропустить его вперёд.
- Вы гость. Идите первым, - сказал Чуковский.
- Только после вас.
- Идите первым.
- Не смею.
- Идите первым.
- Ни за что!
- Ну, это, знаете ли, просто банально. Нечто подобное уже описано в литературе. Кстати, вы не помните кем?
- А вы что же, меня проверяете?
- Помилуйте. Зачем мне вас проверять? Просто я сам не помню.
- Ну, Гоголем описано. В «Мёртвых душах».
- Гоголем, стало быть? Неужто? Это вы, стало быть, эрудицию свою хотите показать? Нашли перед кем похваляться. Идите первым.
- Ни за какие коврижки!
- Пожалуйста, перестаньте спорить. Я не люблю, когда со мной спорят. Это в конце концов невежливо — спорить со старшими. Я, между прочим, вдвое старше вас.
- Вот потому-то, Корней Иванович, только после вас и войду.
- Почему это «потому»? Вы что, хотите сказать, что вы моложе меня? Какая неделикатность!
- Я младше, Корней Иванович. Младше.
- Что значит «младше»? По званию младше? И откуда в вас такое чинопочитание?! У нас все равны. Это я вам как старший говорю. А со старших надо брать пример.
- Так подайте же пример, Корней Иванович. Входите. А я уж за вами следом.
- Вот так вы, молодые, всегда поступаете. Следом да следом. А чтобы первым наследить — кишка тонка?

После чего он с неожиданной ловкостью встал на одно колено и произнёс театральным голосом:
- Сэр! Я вас уважаю.
Я встал на два колена:
- Сир! Преклоняюсь перед вами.
Он пал ниц.
То же самое проделал и я.
Он кричал:
- Я умоляю вас, сударь!
Я кричал ещё громче. Можно сказать, верещал:
- Батюшка, родимый, не мучайте себя!
Он шептал, хрипел:
- Сынок! Сынок! Не погуби отца родного!

Надо заметить, дело происходило поздней осенью, и дощатое крыльцо, на котором мы лежали и, как могло показаться со стороны, бились в конвульсиях, было холодным. Но уступать никто из нас не хотел.
Из дома выбежала домработница Корнея Ивановича, всплеснула руками. Она была ко всему привычна, но, кажется, на сей раз не на шутку испугалась. Попыталась нас поднять.
Чуковский заорал на неё:
- У нас здесь свои дела!
Бедную женщину как ветром сдуло. Но через мгновение она появилась в окне:
- Может, хоть подстелете себе что-нибудь?
Чуковский лёжа испепелил её взглядом, и она уже больше не возникала. А он продолжал, вновь обращаясь ко мне:
- Вам так удобно?
- Да, благодарю вас. А вам?
- Мне удобно, если гостю удобно.

Всё это продолжалось как минимум четверть часа, в течение которых мне несколько раз переставало казаться, что мы играем. То есть я, конечно, понимал, что это игра. Да и что же другое, если не игра? Но... как бы это сказать... некоторые его интонации смущали меня, сбивали с толку.
- Всё правильно, - сказал он, наконец поднявшись и как бы давая понять, что игра закончилась в мою пользу. - Всё правильно. Я действительно старше вас вдвое. А потому...
Я вздохнул с облегчением и тоже встал на ноги.
- ...а потому... потому...
И вдруг как рявкнет:
- Идите первым!
- Хорошо, - махнул я рукой. И вошёл в дом.
Я устал. Я чувствовал себя опустошённым. Мне как-то сразу стало всё равно.
- Давно бы так, - удовлетворённо приговаривал Чуковский, следуя за мной. - Давно бы так. Стоило столько препираться-то!
На сей раз это уж был финал. Не ложный, а настоящий.
Так я думал. Но ошибся опять.

- Всё-таки на вашем месте я бы уступил дорогу старику, - сказал Корней Иванович, потирая руки».                                                                                                                                       

Забавные истории 2. Из воспоминаний Аркадия Райкина

Татьяна Гармаш

"Не беспокойся о том, что тебя люди не знают,
а беспокойся о том, что ты не знаешь людей".
Конфуций

После дождичка, в четверг

Татьяна Гармаш

Жаль, дождичка не было, а вот что 20 августа был четверг, это точно!

Был восьмой час вечера, когда сын пришёл с работы. На дачу в этот день ехать не собирались.
Вечер оказался свободным и я решила навестить соседей. Они люди радушные, всегда готовы принять.

Посидели за столом, поговорили о жизни, поменялись угощениями с садов и огородов.
И вдруг в их дверь, натурально говоря, забарабанили. Хозяйка нерешительно открыла.

- Срочная эвакуация! - выпалил мужчина в форме работника УВД. - Быстро собирайтесь и выходите из дома.

Мы быстро оделись и вышли. Во дворе уже была толпа народа, всех прогоняли аж за детскую площадку.
Я бегом побежала домой, в соседний подъезд. Надо было проверить где сын. Сына дома не было.
Первое, что взбрело в голову - забрать кошку. Она спала в прихожей.
Я схватила переноску, сунула туда кошку и выскочила из дома.

Вскоре мы все узнали подробности этой срочной эвакуации. В органы был звонок из Москвы о том, что наш дом заминирован!

Вот это новость! Похлеще эпидемии получается.

Разумеется, весь наш дом был оцеплен машинами-мигалками и сотрудниками УВД в различных формах.
Кто-то занимался домом, а кто-то работой с населением.
Был эвакуирован даже крайний подъезд соседнего с нами дома. Ведь он соединяется с нашим аркой.

Люди вышли кто в чём, даже в домашней одежде и налегке. Хоть и конец, но всё-таки ещё лето.
Однако, вечерами уже прохладно. Представители органов сразу стали предлагать жильцам
пройти в здание соседней школы. Там всем будет теплее. Ведь неизвестно, сколько продлится эта эвакуация.

Но, как мне показалось, мало кто туда пошёл. Все толпились тут, во дворе и ждали благоприятного исхода.
Думал ли кто, что дом наш взлетит? Маловероятно. Ведь в последнее время мы стали очень недоверчивы.
Хотя и осталась старая привычка надеяться на "авось". Ведь случись что, и мы все остались бы бездомными.

С кошками я никого больше не видела, я одна оказалась такой ненормальной.
А вот с собаками люди были, больших выгуливали, а мелких носили на руках.
Возможно, кто-то успел документы собрать и деньги прихватить. У меня о деньгах даже мысли не возникло
(поскольку их нет). А полученная недавно пенсия может продлить существование лишь на месяц.
Поэтому не стоило о ней даже беспокоиться. А о документах просто забыла.

Когда я вспомнила, что дома у меня имеются ключи от всех подъездов и подвалов (на днях мне доверила их
старшая по дому, уезжая в отпуск), я тут же сообщила об этом сотруднику полиции, который стоял среди людей
и записывал в журнал жильцов, которых не смогли эвакуировать по причине прикованности к постели.

Пришлось идти домой за ключами. Полицейский меня сопровождал. Взяв связку ключей, я захватила и мобильный телефон.
Тогда он записал мой номер и вскоре ко мне обратились за помощью.
Благодаря этим ключам был открыт подвал первого подъезда и спецназовцы с фонарями и собакой ринулись его обследовать.

- А нет ли у вас ключей и от чердака? - спросили меня чуть позже.

- Чего нет, того нет, - ответила я. - Так ведь у нас и чердаков нет.
Есть лишь выход на крышу дома. Насколько я помню, он всегда был открыт.

- Сейчас закрыт.

- Скажите, а почему я до сына не могу дозвониться? Даже звонки не идут.

- Наверно глушители включены и его телефон в их зону попал.

- Эх, ничего себе... Где же мне его искать?

За весь вечер сына я так и не нашла. Окольными путями мне удалось обойти наш дом и посмотреть место,
где он обычно паркуется. Машины его тоже не было.

Вернуться домой нам разрешили лишь после 10 часов вечера, когда подвал дома был проверен.
В 11 часов вернулся домой и сын. Он успел до эвакуации уехать в тренажёрный зал и ничего даже не знал о наших "приключениях".
Кто-то зло над нами подшутил! А может, это была лишь учебная тревога для спецназа?..

Самое интересное и смешное, что эта эвакуация больше всего понравилась моей домашней кошке Зайке.
Она оказалась самой длительной прогулкой в её жизни! Уже двое суток она просится у дверей её выпустить.

- Так выходит, что чердак они так и не проверили? - сказал мне на следующий день сын. - И мы ещё можем взлететь?..

***

Спасибо, мама, что я есть на свете...

Татьяна Гармаш

Памяти моей мамы - Карповой Галины Николаевны
25.12.1920 - 18.03.1986

Спасибо, мама, что я есть на свете,
За день, когда меня ты родила.
Тебя уж нет... И в посылаемом привете
Любви не передать. Где ж раньше я была?...

Теперь я знаю, что навеки опоздала,
На жизнь так мало времени дано –
Умчалась вдаль, как "скорый" от вокзала,
И всё закончилось, как "старое" кино.

Но верь, я не сдаюсь, и рук не опускаю.
Пока горит свеча, зажжённая тобой,
Люблю весь этом мир, за сына отвечаю,
За жизнь цепляясь каждою строкой!

***

Моя мама, как участник трудового фронта, была награждена медалями
в дни 30-летия и 40-летия Победы в Великой Отечественной Войне.
Также награждена двумя медалями за доблестный труд: с изображением Сталина
(Наше дело правое - мы победили) и Ленина (к 100-летию со дня рождения)

                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                      Переполох в небесной канцелярии

Татьяна Гармаш

В небесной канцелярии переполох. В зале заседаний в срочном порядке собрались
представители как светлых, так и тёмных сил. Повестка дня - коронавирус.

В президиуме - старший ангел и старший чёрт. Все ждут главного - Бога.
Из зала слышны возмущённые реплики.

- Эти человекообразные пилят сук, на котором сидят.

- Так они давно это делают. И что?

- Эти ублюдки выкачали все соки из Земли!

- Вот-вот. И ещё отравили всё кругом.

- Зато они повсюду возводят храмы в нашу честь.

- Да. Приносят нам дары и читают молитвы.

- Да от их цивилизации одни проблемы. Всё, чем пользуются, периодически меняют и выбрасывают на свалку.

- А сколько бытовых отходов! По всей Земле горы мусора. Он плавает даже в океане.

- Это же люди... они слабы. Они часто каются в своих грехах.

- А что толку? Постоянно воюют, уничтожают друг друга. Опасные вирусы создают. А потом от эпидемий миллионами вымирают.

- Может оно и правильно, чтобы перенаселения не произошло...

- Смыть бы их с Земли новым всемирным потопом! Это единственный выход!

При этих словах в зал заседаний входит тот, кого все ждали - Бог.

- Погодите, погодите... Вы не учитываете главного. Не будет их - не будет и нас. Ведь все мы созданы их воображением.


***

Что за жизнь?..

Татьяна Гармаш

"Что за жизнь? Ведь лежал, никого не трогал... никому не мешал...
Наслаждался в вечернем сумраке последним осенним теплом.
Вечно кому-то надо нарушить чей-то покой.
Не дождусь, когда, наконец, все станут пофигистами.
Чтобы никто никого не трогал, не вмешивался в чью-то личную жизнь.
Почему так устроен мир?...
Кто-то постоянно кого-то клюёт, не даёт проходу, мешает спокойно жить.
Все так и норовят тебя сожрать! Отчего все такие злые? Может оттого, что голодные?
А эта? Размахалась тут! Больше всех надо? Шла бы лучше спать.
Зачем-то смела меня веником с асфальта... Листьев ей мало... Как меня это бесит!
Придётся раньше времени отправляться домой." - решил червяк и не спеша внедрился в землю под голым кустом.

***

Прикосновения Великих

Татьяна Гармаш

Ах, Великие!... Как хочется, порой, к Ним прикоснуться!…Хоть кончиком пальца, хоть краешком души…
Иногда, очень, конечно, редко, но все же бывает, что и Они к нам прикасаются. Чаще по нашей инициативе, разумеется.

Разве можно забыть, как однажды, меня коснулся сам Высоцкий. И коснулся-то всего лишь взглядом. Но, зато какой это был взгляд! Не взгляд, а рентгеновский снимок, хоть и лицо его при этом было скучающим. Но это не важно, это уже детали. Главное, он был, этот взгляд. И я его на себе почувствовала. Так и осталась стоять пригвождённой то ли к дверям, то ли к стене. Всё из головы вылетело напрочь, ума не хватило даже автограф взять. До сих пор жалею…

Если не хотите, можете не верить, но сам Андрей Миронов 24 июля 1984 года возле Дворца Культуры, что находится недалеко от моего дома, лично коснулся моей ручки (шариковой), когда на обратной стороне своего фото подписывал мне автограф. Рядом стояла его жена, Лариса Голубкина. "Нас оставалось только трое..." Прям как в песне.

А Евгений Евтушенко, который навсегда есть и будет в России больше, чем поэтом! Так он меня, между прочим, даже в щёчку поцеловал. И не где-нибудь за углом, а прямо на сцене уже другого Дворца Культуры, который тоже находится недалеко от моего дома. Он это сделал, что называется, прилюдно. При битком набитом зале. И всё за то, что я ему экспромтом четверостишие на ушко прочитала. Хвалебное, естественно. Жаль, не помню сейчас того четверостишия (я его от волнения тут же и забыла), а то бы и вам, дорогой читатель, выдала.

И вот совсем недавно, в прошлом году, не кто-нибудь, а известный на весь мир Игорь Губерман лично меня, абсолютно при этом никого не стесняясь, за плечи, между прочим, обнимал. И даже имеется цифровая запись этих самых объятий. Очень любезный товарищ, скажу я вам, хоть и матом со сцены ругается. И автографы он свои раздавал не на сцене, и не в гримёрке, а прямо в фойе за столом. А я, как вы наверно догадались, с ним рядышком сидела.

Ну, а самый знаменитый в нашем отечестве мэтр и корифей юмора и сатиры Михал Михалыч Жванецкий, однажды за талию мою держался, а может, и меня держал… Так как я от волнения едва не падала. Перед этим я призналась ему, что тоже пишу монологи. Это случилось в коридоре возле гримёрок, в третьем по счёту Дворце Культуры. Он находился далеко от моего дома, и я в нём работала. Посему и чувствовала себя почти хозяйкой даже за кулисами и могла ходить, где хочу.

Ну, о чём, скажите, ещё может мечтать рядовой графоман из провинции? После таких прикосновений Великих, и умереть не жалко. Так сказать, со спокойной душой…

***

P.S. С вашего разрешения, дорогой читатель, осмелюсь добавить, что однажды за кулисами мне пожал ручку
сам Серёжа Безруков. Да-да, тот самый кумир множества современных женщин. Это был его знак благодарности
за вручённый ему диск с видеозаписью фрагмента спектакля "Хулиган", снятый из зала.
Как известно, в последние годы видеосъёмка в залах запрещена, но мне удалось это сделать.

***

И мы ещё удивляемся...

Татьяна Гармаш

Мы всегда чему-нибудь удивлялись и не перестаём делать это сейчас, когда мы все на грани выживания.

Лично меня недавно удивил факт - почему документальный фильм Леонардо Ди Каприо "Спасти планету", снятый ещё в 2016 году, мало кто видел? А ведь в нём подняты глобальные вопросы. Как сохранить жизнеспособность Земли? Как выжить в сложившихся катастрофических условиях? Что делать для спасения человечества?

Ведь по большому счёту это должно волновать всех людей, живущих на нашей планете. Всех до единого! Или кто-то собирается переселиться на Марс?.. Говорят, там уже скупают участки.

Наблюдая живущих вокруг людей, невольно приходишь к выводу - мало кого волнует... Все давно привыкли жить одним днём. Правда, с появлением коронавируса кое-кто зашевелился. Закупают продукты впрок, чтобы на месяц-другой продлить свою никчёмную жизнь.

Народ продолжает жить в условиях карантина. Развлечений практически нет. Театры закрыты, гастроли отменены. Музыканты, певцы и актёры нашли выход из положения - выходят на публику в соцсетях. И надо сказать, стали востребованы.

Поскольку я человек несколько творческий и немного театральный, то в последние годы невольно стала замечать, что потребность это какая-то поверхностная. На уровне вечера юмора - посмеялись и разошлись. Никто не хочет вникать в суть вещей. Никому ничего не надо.

Приведу пример. Когда-то, в середине 70-х годов, на сцене нашего "Камерного театра" была поставлена поэма греческого поэта Тасоса Ливадитиса "Кантата для трёх миллиардов голосов". Эта потрясающая вещь отражает послевоенную эпоху,
когда численность населения нашей планеты составляла всего 3 миллиарда. Сейчас эта цифра выросла почти до 8 миллиардов.

Меня с тех самых пор удивляет, почему нас тогда молодых 20-летних мальчишек и девчонок волновали глобальные вопросы мироустройства. Девиз поэмы "Грядущее Земли - быть человеку Человеком" стал на всю жизнь и нашим девизом. Мы смогли понять, вникнуть в суть и по достоинству оценить масштабность этого произведения.

Меня так же удивляет, что за прошедшие 40 лет мне ни разу не довелось увидеть это уникальное произведение на сцене. Поскольку его невозможно было отыскать на просторах интернета, я не поленилась - полностью набрала текст из имеющейся у меня книги и опубликовала его здесь, на Прозе.

Естественно, его мало кто читает, заглядывая на мою страницу. Всем подавай развлекаловку, что-нибудь лёгкое, весёлое. Чтобы можно было читать и не задумываться. Зачем бередить струны своей души?..

Но больше всего меня удивляет, что все театральные деятели (мои знакомые актёры и режиссёры), к кому я за последние пять лет обращалась с просьбой прочитать поэму, давая при этом ссылку, остались безучастны. Никто не прочёл, никто не отозвался ни единым словом.

Почему все так глухи и равнодушны?.. Нет времени или просто лень? А может виной обычная человеческая серость? О чём после этого можно говорить?! О каких переживаниях за судьбу планеты Земля, если человечество перестало интересоваться собственной судьбой...

Страничка творчества Тасоса Ливадитиса. Кантата

Татьяна Гармаш

Эта публикация посвящена безвременно ушедшим друзьям и товарищам по Камерному театру (г.Тольятти):
режиссёру Анатолию Анатольевичу Берладину, актёрам - Владимиру Козлову, Виктору Шестопёрову и Петру Горюшкину.
Постановка поэмы Ливадитиса была осуществлена на сцене Камерного театра в 1976 году.

***

Греческий поэт - Тасос Ливадитис.
Поэма «Кантата для трёх миллиардов голосов» (1960 год) Перевод С.Ильинской

Сценическая обстановка:
Улица на окраине современного города. Наступает вечер.

Действующие лица:

Поэт: склонился над столом, пишет. Но вдохновение в этот вечер, как видно, строптиво:
то и дело он бросает авторучку и выходит на балкон подышать свежим воздухом.

Человек в кепке: высокий, рябой, он часто проходит по этой улице, всегда перед заходом солнца, и никто не знает, куда и откуда он идёт. Когда он появляется, дети прерывают свои игры и обступают его. Он улыбается, садится на первую попавшуюся ступеньку и всякий раз начинает что-нибудь рассказывать, и дети глядят на него большими вопрошающими глазами. Сегодня он расскажет им одну старую как мир историю. Да, кстати, он любит говорить библейским слогом.

Разные прохожие: один насвистывает «Палому», другой мудрствует лукаво, третьего только что выбросили из кабака. Здесь и некто с лихорадочным блеском глаз, и некто с уставшей памятью, и некто, похожий на любого из нас. И старик с бородавкой, и агностик, и самый страшный из всех – бесконечное множество типов, словно песчинок на морском берегу, или на небе звёзд, или движений души.

Хор: справа, у ворот, женщины ведут свои нескончаемые разговоры; слева, возле строительных лесов, мужчины поют свою грубоватую песню. Где они выучили её?
______________

П о э т:

О добродетель прощать, добродетель терпеть,
добродетель себя забывать для других,
и превыше всего добродетель – вместе с другими
наивно и удивлённо следить, как сквозь пальцы
просачивается время –
миг за мигом,
час за часом,
год за годом,
век за веком, -
за вечным движеньем следить,
не столько вдумываясь, какая же неистощимая тайна
лежит в основе всего,
сколько радуясь, что и ты хоть самую малость ей сопричастен.

Да и, право, существует ли более дерзкое ограбление вечности,
чем ежедневная песня?

(Всматривается в панораму вечереющего города.)

Бесшумно и неотвратимо настаёт вечер –
Словно вечная тень расставанья над великой любовью.
Россыпи огней, неистовство реклам,
витрины с застеклёнными раями,
атласные, полунагие платья, с головы до ног
отчаянно изображающие женщин,
лотерейные надежды, приступы тоски,
вертепы с иностранными – язык сломаешь! –
названиями и с лязгом запирающиеся банки –
поставленные дыбом сейфы – отечные гробы! – и клерки,
снующие по чёрно-белым плитам, вроде пешек
на простирающейся в бесконечность шахматной доске, -
невидимые руки ужасной забавляются игрой.
«Поздно, завтра!» - отрезает швейцар шикарного дома,
женщина держит в обнимку полустёршуюся икону
какой-то святой:
«Да ведь она чудотворная!» Но в этом мире давно уже
никто никому не верит,
и швейцар захлопывает большую стеклянную дверь
перед носом двух горестных, двух святых женщин.
И – спускается вечер.

Случайные встречи, неуловимые жесты, скользящие взгляды –
так, от нечего делать, - такие невинные, почти невесомые
мелочи мало-помалу
сгущаются в тяжесть судьбы. Дескать, «завтра» -
и за маленькой этой отсрочкой –
огромное никогда.

«Завтра!» - одно равнодушное слово.


Ч е л о в е к в к е п к е:

1. И в те дни молодчики в плащ-пальто и в нахлобученных
фетровых шляпах получили письменный приказ.
2. И пошли арестовывать Человека.
3. Человек этот был беден.
4. Когда-то он малевал вывески, но давно уже отрёкся
от своих красок и от своей матери.
5. И от всего, что можно иметь в этом мире.
6. И в приказе было сказано, что он тайно собирал таких же бедных людей.
7. И говорил о надежде, о свободе и об иных ересях.
8. И забитые улыбались, и униженные разгибали плечи,
а нищие богатели дружбой.
9. Жаждущие обретали воду: и преследуемые - убежище.
10. И тот, кто предавался отчаянию, теперь часто смотрел
на звёзды, напевая
11. какую-то странную песню.
12. И хотя песня была о страданьях, она облегчала душу.
13. И с наступлением ночи молодчики в нахлобученных
фетровых шляпах (чтобы не были видны их слепые белки)
постучали в маленькую деревянную дверь на западной окраине
города, неподалёку от старых кожевен.
14. И он открыл. И спросили: как тебя зовут. И он отвечал им.

(Маленькая пауза.)

15. И его имя было большое, как всякое человеческое имя.

П о э т:

Иная жизнь — что удивительного в том — на полдороге
может оборваться, другая не начаться никогда,
внезапно может сгинуть человек —
попробуй отыщи-ка самого себя за столькими мечтами
и столькими событиями. Жест, которым завершается убийство,
быть может, начался с желанья приласать — такая бездна
между двумя мгновеньями. В толпе такая бездна
себя навеки потерявших лиц.

В переулках вечернее оживление. Полуоткрытые двери
с чуть заметной табличкой (общественная канализационная сеть
для мужчин),
разноликие девушки в прозодежде -
в бумазейных халатиках или в шортах (в зависимости
от погоды), иные не старше,
чем ваша дочь, многоуважаемый господин,
и те же самые руки, что вчера ещё нянчили кукол,
сегодня ласкают — по очереди, равнодушно, со знанием дела -
вас. Эвон, сколько в прихожей вас: дожидаетесь, сидя и стоя,
матросы, юнцы, приказчики, и эти,
в нахлобученных фетровых шляпах, и те,
неудачники, выцветшие от старости или выгоревшие от страсти;
воздух вытеснен смесью дешевого одеколона, сигаретного дыма
и похотливой плоти.

Всякий раз открывается дверь и видна в глубине кровать,
почти что нетронутая, - дело свершается наспех,
в нашем веке всё наспех: и любовь, и слова,
только страданье придерживается патриархальной
медлительности, только страданье.

И на тумбочке — ключик, девушки этим ключом
запирают свою ежедневную выручку и ежедневную память -
разве можно иначе жить? Время нынче такое,
что, едва твоё тело устанет, в столице тебе не остаться,
в провинцию придётся махнуть — твоё тело, видите ли,
инструмент,
которым работают, и, если с ним что-то стрясётся,
чем же ты будешь работать, -
не душой ли, - кто польстится на это добро, да ещё за деньги?!

Ах, душа твоя, никогда от неё тебе не было выгоды,
даже наоборот -
лишь одна морока, одни только хлопоты с нею!
И потом — эта неминуемая профессиональная полнота:
неподвижность, нарушение обмена веществ и, говорят, алкоголь,
равнодушие — всё способствует полноте. И задолго до старости
ты заплываешь жиром
и подобна уже чудовищной семейной усыпальнице, где гниют
никогда не рождённые дети, - смотри, у меня ещё
не пропала охота шутить, боже мой!

Н а с в и с т ы в а ю щ и й «П а л о м у»:

Скажите мне, скажите, куда девалась та весна,
кудрявый смех кустов и птичьи пересвисты,
беспечные ручьи и сладостные маки, куда исчезли вы?
Бывало, как забившийся на склоне дня сверчок,
стрекочет ворот ветхого колодца,
и ветхий дед сидит, наигрывая на гитаре:
«Когда уеду я в чужую сторону»,
и в толстых дедовых ноздрях благоухающая ветка
базилика — напоследок
не надышаться старому, и птахи-благовестницы над ним.

Нежданные, внезапные утра и сумерки, замедленные,
как молитвы,
и, опуская влажные ресницы, звёзды смотрят в душу,
вот-вот, на цыпочки привстав, огромный весь этот мир
вдохнёшь, вот-вот постигнешь нечто
неуловимое до боли, - час восторга, час трепетного
приобщенья к тайнам мира,
далёким, как вечный горизонт.

П о э т:
Удивительнейшую новость мы недавно прочли в газетах:
какой-то мужчина в одном из этих домов взял женщину,
но едва они остались наедине, вместо того чтоб
раздеться и повторить извечное движение,
он упал перед ней на колени, прося разрешенья
поплакать у её ног. Что было крику:
«Разве за этим ходят сюда!» Заволновались в прихожей,
давай стучать и ломиться, вдесятером наконец
высадили дверь и — пинками развратника:
слыханное ли дело,
хотеть перед женщиной слёзы пролить!
Устыдился, пишут, развратник, выбежал и -
никто его больше не видел.

И только та женщина когда-нибудь — скорее всего
это будет ночью — с ужасом вдруг поймёт,
что лишила себя единственного, быть может, в жизни
настоящего любовного акта,
не разрешив мужчине поплакать у своих ног.

Ч е л о в е к в к е п к е:

16. И в первую же ночь в камеру вошёл некто, потерявший своё лицо.
17. И опустил на пол фонарь, и тень на стене стала большой.
18. И спросил: где ты прячешь оружие?
19. И никто не знает, случайно или в ответ
20. тот, кого он спрашивал, дотронулся рукой до сердца.
21. И вошедший его ударил; и вошёл другой, потерявший своё лицо,
и тоже ударил его.
22. И потерявших лицо было много.
23. И наступил день, и настала ночь.
24. Сорок дней и сорок ночей.
25. И были минуты, когда он боялся потерять рассудок.
26. И его спас паук, который день за днём плёл в углу паутину.
27. Каждую ночь, входя, разрушали её сапогами.
28. И каждый день он начинал сначала; и опять её разрушали,
и он начинал снова; и так
29. во веки веков.

П о э т:

«Да, да», - повторял чей-то голос на улице. - «Да...»
Кого уверял этот голос? В чём уверял?
Быть может, он уверял лишь себя самого —
ведь так велика неуверенность жизни.

О внезапные голоса в пустых переулках, словно
подслушанные во сне, словно отставшие от другого
невозвратимого времени! Вся бездомность перенаселённого мира
в этих ночных голосах!

***